Теперь о дамских сапогах. Я согласна, что они пришли в мир из России. Вот я так все подробно вспоминаю, описываю, но ведь ничего этого в свободной продаже не было! Очереди, знакомства, блат (ушедшее слово!) — обязательные реалии тогдашней жизни. Сшить платье, даже пальто или мужской костюм было в конце концов вопросом денег, но обувь — это гораздо сложнее.
Между тем служившие в армии женщины были обуты в высокие сапоги, причем из довольно мягкой кожи, их называли хромовые или офицерские. Модницы ухитрялись даже в нарушение устава приделывать каким-то образом к ним невысокие каблучки. После войны их продолжали носить, а также стали отдавать в незначительную переделку и мужские, которые были почти в каждой семье или легко могли быть куплены на рынке. Наше государство, как всегда, идею не восприняло, между тем как остальной мир быстро разобрался и оценил все удобство и огромные возможности женских сапог, которые и вернулись вскоре к нам как символ красивой и удобной западной жизни.
Но вот нам стали дозированно показывать зарубежное кино, и все увидели очаровательных француженок, во-первых, в маленьких платочках, кокетливо повязанных под подбородком, а во-вторых, с покатыми плечами! И в начале 50-х произошел перелом. Пришел конец шляпам. На добрый десяток лет и зимой и летом стали носить платочки, тем более что в нашу зиму это очень кстати. Во мгновение ока исчезли также квадратные подкладные плечи, стали носить кимоно и реглан, модным стал женственный тип.
В начале 50-х на платье стало требоваться много ткани: лиф в талию и очень широкая, даже на сборку, юбка почти до щиколотки (помните Л. Гурченко в “Карнавальной ночи”?). Мало этого, под нее даже поддевали накрахмаленные нижние юбки, которые тоже надо было отдельно шить. Летом “соответствовать” было проще. В моду вошел ситец, а редкая русская женщина не сумеет в случае необходимости сшить себе ситцевую юбку, да еще с широкой оборкой по низу, а потом ее накрахмалить. Ситец стоил копейки за метр, и иногда попадались очень неплохие расцветки. При этом верх должен был быть очень облегающим, с маленькими рукавчиками-кимоно и большим вырезом на шее и спине. Мы услышали даже такие непривычные советскому уху слова, как ситцевый бал: так стали называть вечера с танцами в домах культуры.
Одновременно возникла паника по поводу летних перчаток. Подумайте, оказывается, с летними платьями “все” давно уже носят коротенькие, до запястья, иногда прозрачные светлые перчатки! (См. фильм “Жюльетта” с Дани Робен и Жаном Маре.) И тут оперативно откликнулась наша местная промышленность — наряду с редкими импортными перчатками можно было купить свои из капрона или сеточки. Их даже стали вязать дома и продавать возле рынков пожилые тетеньки.
Порядок навел популярный журнал “Работница”. В нем кроме дежурных идеологических материалов про победительниц соцсоревнования печатались очень полезные заметки. Кулинарные рецепты, выкройки, разные советы по домоводству. Так вот там разъяснили, что перчатки с голыми ногами не носят, даже летом.
Туфли при пышных юбках полагались либо на шпильках, либо совсем плоские, без каблука (“балетки”). С массовой обувью долго, до самых хрущевских реформ, выручала Чехословакия.
Были варианты. Женщины постарше носили очень узкие, даже нарочито зауженные книзу платья до середины икры и с облегающим лифом-кимоно или реглан. Наши фигуры, к сожалению, не всегда позволяли такое. Зато если уж счастливица обладала хорошей статью, то могла показать себя во всем блеске!
Только перестроились, что-то сшили, глядь — колокол уже не носят и следует носить неотрезные по талии, коротенькие так называемые “маленькие” платья, желательно черные. Или маленькие костюмчики с прямой юбкой до колена и прямым, чуть за талию однобортным жакетиком с круглым по шее вырезом. Пробилась-таки к советским женщинам Коко Шанель!
В эти же 60-е повеяло из-за бугра дивными запахами духов и шампуней.
До этого дело обстояло так. Были неплохие духи “Красная Москва”, с очень характерным крепким запахом. Но — одни на всех! Приходишь, например, в гости или раздеваешься в театральном гардеробе. Все благоухает только ими. Были еще несколько сортов очень плохих, “цветочных” духов, но мало кто рисковал ими пользоваться. Несколько раз предпринимались попытки выпустить новые образцы: “Белая сирень”, “Красный мак”, “Ландыш серебристый”, “Пиковая дама”. Но почему-то если первые партии были еще ничего, то дальше запахи становились все больше “химическими”, и духи не покупали. “Пиковая дама” ценилась за флакончик: пробка была с длинным стерженьком, так что было удобно мазать. После духов в них держали йод.
У мужчин того хуже. Тройной одеколон или “Шипр”, про который говорили, что сначала в комнату вошел Шипр, а потом гость.
А шампунь! Круглая стеклянная бутылка, внутри жидкость серо-бежевого цвета. Криво наклеенная этикетка с надписью “Шампунь” и мелкими буковками: жидкое мыло. Пахнет неважно. Впрочем, туалетное мыло было немногим лучше. В основном “Земляничное”. Когда появилось наконец “Детское”, оно на долгие годы стало единственным приличным мылом.
И вдруг — “Кристиан Диор”, “Шанель № 5” и прочее. Сначала привозили только фарцовщики. Крошечный флакончик стоил как пара туфель. Распространенным “жестом доброй воли” среди женщин-подруг было: “Мне тут подарили… На, возьми, подушись!”
В 60-е на прилавки пошел официальный импорт, но достать можно было только по знакомству или, отстояв очередь, с “нагрузкой” в виде ненужной бутылки цветочного одеколона.
За духами пошли шампуни для волос. От одной красоты ярких пластиковых флаконов невиданных форм захватывало дух. Возникла даже на короткое время мода: эти пустые емкости выставлялись во множестве на полочках в ванных “для красоты”.
Советская женщина также получила наконец возможность раскрасить свои волосы в разные цвета, не боясь непредсказуемого эффекта, коим отличались отечественные красители, особенно жидкость под названием “Восстановитель для волос”. Моя подруга от всей души покрасила им свою молодящуюся тетку, и та потом год с ней не разговаривала. В парикмахерских была отдельная специальность — красильщица. Ее отличал черный или синий халат с несмываемыми пятнами и грубые резиновые перчатки. Если они колдовали с помощью сочетания хны и басмы (порошки из пакетиков надо было смешать в нужной пропорции), то первыми словами были: “Учтите, мы гарантии не даем, какой порошок попадется!” На этом фоне даже дешевые красящие шампуни из ГДР были чудом.
Тогда же появились наконец нормальные стиральные порошки, конечно тоже импортные. Ведь до этого стирали хозяйственным мылом, просто в корыте или в тазу со стиральной доской.
Одним словом, с началом оттепели заграницу стало можно не только потрогать, но и понюхать.
Все эти перемены вместились в какие-нибудь десять лет!
В одежде мужчин с началом мирной жизни тоже стали происходить перемены. Появились два новых вида летних рубашек. Сначала трикотажные, даже шелковистые, с маленькими рукавами, надевавшиеся через голову, с отложным воротничком, на маленьких пуговичках или на молнии, тенниски, в Ленинграде называвшиеся почему-то “бобочки”. Кстати, до войны была в ходу нижняя летняя одежда, именовавшаяся “сетка”. Она представляла собой род современной майки, только действительно из сетчатой материи. Большей частью ее носили военные под гимнастерку или под китель, все-таки не так жарко. Однако мужчина в “сетке” без верхней одежды считался неприличным и был персонажем Ильфа и Петрова.
В конце 50-х в качестве летней рубашки появилась “распашонка” — на пуговицах сверху донизу, носившаяся поверх брюк. Распашонки должны были быть обязательно клетчатыми, с мягким воротничком и с маленькими отворотами. Ну, а уж если с погончиками и накладными карманами...
Тут пригодились и портнихи. Сшить такую рубашечку было легко и в домашних условиях, благо клетчатые х/б ткани свободно продавались.
Любопытно, что у меня была возможность проследить скорость распространения моды от центра к периферии. Летом 1958 года, когда обе столицы уже вовсю носили распашонки, на юге, конкретно в Геленджике, где я проводила каникулы с подругой, это был символ растленной буржуазной моды. По этой причине меня с нашим приятелем, ленинградским студентом, купившим для поездки на юг на последние деньги модную и очень красивую распашонку, местные дружинники попросили покинуть танцплощадку. Они боролись тогда со стилягами. А через год пик молодежной моды на распашонки прошел и по всей стране их стали носить добропорядочные дяденьки, которые быстро оценили как их удобство, так и возможность хоть немного скрадывать брюшко.
Мужской костюм в целом оставался неизменным. Однако детали! Я уже упоминала о ширине брюк. Клеш, узкие макаронины, с обшлагом, без обшлага, удлиненные, наплывающие на ботинки, широкие по всей длине, как трубы. А пиджаки: то лацканы узкие, то заостренные и широкие до самых плеч, то с разрезом сзади, то на боках. И предательски все время изменяющееся количество пуговиц, которое сразу дает знать понимающим людям, из каких исторических глубин ваш костюм. Ужас! Где было все это купить?
Наша легкая промышленность производила такое, что ее даже разрешено было критиковать, как один из отдельных недостатков нашей жизни. Фельетоны и карикатуры в журнале “Крокодил” и киножурнале “Фитиль”, Райкин и сатирики помельче отводили душу на качестве отечественной одежды и фасонах.
С наступлением хрущевской оттепели мода в СССР стала меняться почти синхронно с Западом. Но в СССР дефицит ведь никуда не исчез!
И тут не могли не появиться фарцовщики. Это те, у кого можно достать заграничные вещи, иногда даже новые, но чаще second hand. Откуда они взялись, фарцовщики? Бог ведает, но их передовую роль еще предстоит оценить. Никто в точности не знал, где добывал конкретный фарцовщик свой товар, ведь за контакты с иностранцами попросту сажали. Никто не бывал у них дома, встречались в случайных местах и только по рекомендации. Брали вещь, мерили, если не подходило, возвращали.
Через фарцовщиков можно было достать разные вещи и помимо одежды: книги и журналы зарубежных изданий (с соблюдением повышенной конспирации: идеология!), пластинки, хорошие сигареты, часы, зажигалки, дамские украшения, игрушки, лекарства. Была даже своеобразная система заказов.
Ах, эти заграничные вещи! Как они отличались от грубых, плохо сделанных, унылых “промтоваров” социализма. Услышали мы и другую музыку, кроме красивых и мелодичных, не спорю, но уж очень идеологически выверенных песен советских композиторов. Приобщились к мировым сокровищам живописи через маленькие издания “Skira”, узнали, что в “их” журналы пишут не только про политику. О книгах нечего и говорить — приоткрылась Другая Литература, и не только по-русски.
Кстати, о качестве. Уж не знаю, вырабатывался ли хороший вкус у самих фарцовщиков или критерии диктовал спрос, но привозимые тогда, в общем случайные, вещи по качеству не имели ничего общего с тем низкопробным “импортным” барахлом, которым торгуют сейчас, даже и в столичных заведениях с названием “бутик”. Заграница стала доступнее, а вместе с этим стал массовым и этот вид деятельности. Знаменитая “галера” (галерея “Гостиного Двора”) наводнилась юркими жуликами, которые зарабатывали, всучивая разную дрянь доверчивым приезжим.
Однако, отвлеклась. На рубеже 50-х в мире одежды произошла революция по масштабу не меньше социальной. Воцарилась синтетика.
Ее первой победой в России были чулки-капрон (придумали советское название для нейлона). Они не рвались, а спускающиеся петли желающие могли отдавать поднимать в немедленно открывшиеся специальные мастерские. Бедные советские женщины! Десяток лет должен был пройти, прежде чем чулки со спущенными петлями перестали чинить. Ведь совсем недавно никаких чулок не было, а тут — выбрасывать! Сначала капрон был со швом сзади, и особое искусство требовалось, чтобы шов держался строго по середине икры. Обычная реплика тех лет: “У тебя чулок перекручен!” На короткое время дико модными стали чулки с черным швом и черной (да-да!) пяткой, вытянутой до щиколотки. Потом изобрели, и они дошли до нас, кругло-вяжущие станки, дававшие чулок без шва. Стало комфортнее. Почему-то запомнила, что эти машины вошли даже в очередной пятилетний план. Кроме того, капрон стали добавлять в пряжу для мужских носков. А это означало, что штопка перестала наконец быть фатальным занятием, каким была со времени изобретения чулок и носков.
Затем появились мужские нейлоновые рубашки. У них не снашивались так быстро воротнички и манжеты, их можно было стирать в холодной воде под краном и не надо было гладить! Чем не революция?
Для тех, кто не знает, сообщаю, что матерчатые воротнички желтели после первых стирок, не держали форму, и поэтому их желательно было крахмалить. Если мужчина мало-мальски следил за собой, рубашки приходилось отдавать стирать в специальные прачечные “с крахмалом”. Были даже попытки продавать вместе с рубашкой дополнительный воротник, на смену, но ввиду сложности с перешиванием это дело не привилось, равно как и возрождение дореволюционных сменных воротничков на пуговицах.
Сначала нейлоновые рубашки были дефицитом и одним из главных предметов фарцовки, но потом их начали производить и у нас.
Другие этапы революционных преобразований в одежде прошлого века достаточно только перечислить: колготки (спасибо чехам!), плащевая ткань “болонья”, джинсы и дубленки.
Колготки вначале преобразили детей, уничтожив неудобную и уродливую систему чулок на резинках. Сколько часов я простояла в очередях за колготками для ребенка! Давали не больше трех пар в одни руки. Этот дефицит был вплоть до нынешних реформ. Детские колготки везли в глубинку наряду с колбасой. О женских колготках говорить излишне, одно слово — революция.
Иногда мне даже жаль, что прошла мода на плащи-“болонья”, так они были элегантны, украшали всех и очень уж подходили к нашей холодной переменчивой погоде. Кроме того, они были удобны: маленький пакетик помещался в сумке на случай дождя. Однако за красоту их у нас носили в любую погоду. Помню, что за каких-то несколько месяцев в начале 60-х большинство граждан обоего пола оделось в плащи темно-синего, или темно-серого, или темно-коричневого цвета.
При первом появлении импортная “болонья” была символом богатства и жизненного успеха. Плащи были хорошо сшиты, с дополнительной отлетающей кокеткой на спине, под которой скрывалась сетчатая материя для вентиляции, погончиками, большими прорезными карманами и широкими поясами.
Кому позволяла талия, туго затягивались поясом, чтобы юбка стояла колоколом, как у Брижит Бардо. К такому плащу уважающая себя женщина обязательно носила лодочки на высоких каблуках-шпильках, чтобы громко цокали, хотя бы и по лужам. Если холодно, под плащ надевался свитерок с высоким воротом, и никаких шарфов! К плащу прикладывалась маленькая косыночка, а у мужчин беретик. Капюшоны появились позже, уже в советском варианте. Потом, разобравшись немного, поняли, что все-таки на солнце в них жарко, но, честно говоря, более удобной одежды я не видела.
Конечно, со временем делать ткань и шить плащи стали и в России, но это было уже не то: изделия из грубой ткани некрасивого цвета с каким-то стеклянным, неестественным блеском, плохо сидевшие на любой фигуре и почему-то легко рвавшиеся по швам, быстро свели эту моду на нет.
Дубленки же и джинсы в России так до сих пор и не научились делать… А тогда вокруг них пылали нешуточные страсти. Фирменные изделия во все советские времена можно было достать только по знакомству или в закрытых распределителях для партийной и советской номенклатуры. Фарцовщики часто привозили все-таки б/у. В комиссионных магазинах продавцам платили за то, чтобы “отложили”.
Еще знаковым словом, появившимся в 50-х, был “мохер”. У нас хорошей шерсти не было совсем. Поэтому разноцветные мотки тонкой прочной шерсти особых длиннорунных коз сразу стали предметом фарцовки, спекуляции и даже контрабанды (шерсть в мотках к ввозу в СССР была запрещена).
Как-то я совсем забыла о прическах. И до войны и после очень многие женщины делали так называемую “шестимесячную завивку”, или “перманент”. Как известно, накрученные на бигуди и смоченные специальным составом волосы необходимо нагревать. Поэтому завивка была двух видов: паровая и электрическая.
Паровая являла собой особенно необычное зрелище. В известном мне варианте даже в перворазрядных парикмахерских на простой электроплитке в металлическом кувшине кипела вода. В воду была опущена длинная резиновая трубка, которая вела к голове клиентки. Все бигуди имели по оси трубочки и последовательно были соединены друг с другом тоже резиновыми трубочками потоньше. На вход этой системы (на голове!) подавался пар из кувшина, на выходе остатки пара выходили. Надо было долго, почти час, сидеть вблизи плитки и кипятка практически неподвижно, чтобы не нарушить всю эту систему. Чтобы не обжечь кожу, под бигуди подкладывали куски толстой черной резины. Для проверки готовности мастер, надев также резиновые перчатки (горячо!), временно отключал трубку на входе и, раскрутив бигуди, смотрел на глазок, сколько еще держать.
Электрическая завивка была технически проще. Из аппарата на стене выходил пучок проводов со стержнями на концах. Эти стержни вставлялись в бигуди и грели их. Включение и выключение происходило от тумблера. Сначала и такая завивка требовала много времени. Но в начале 60-х появились аппараты “Пятиминутка”, ускорявшие дело. Однако и при такой технике нужны были специальные меры по технике безопасности — заземление, защита кожи от ожога и прочее.
Многие после завивки делали еще и холодную укладку, тоже на бигуди, но уже другие, чтобы получались крупные локоны. Вместе с ожиданием в очереди поход в парикмахерскую занимал много часов.
Был и еще способ, доставшийся от далеких времен, — горячая завивка с помощью специальных щипцов. Не каждый мастер умел ее делать. Щипцы нагревались в специальной настольной электрической печке. Обычно две пары: одними работают, другие греются. Все зависело только от опыта и мастерства. Кстати, чаще этим тонким делом владели парикмахеры-мужчины. Если клиентка обращалась за горячей завивкой, то бывало, что мастера вызывали из мужского зала. Нужны были ловкость и быстрота.
Вот щипцы извлекаются из печки. Мастер подносит их близко к своему носу, очевидно, чтобы определить температуру, затем, как жонглер, держа за одну ручку, раскручивает их в воздухе, и если они, на его взгляд, перегреты, начинается номер сродни цирковому. Быстро-быстро, помогая себе металлической гребенкой, он творит прическу. Хоть локоны, мелкие или крупные, хоть выложенная на висках плойка (для пожилых клиенток), хоть красивые волны на коротко стриженных волосах — как закажешь. Как только щипцы чуть остыли, сейчас же они отправляются греться, а взамен берутся другие. Все совершается очень быстро, руки так и мелькают, и слышно только характерное пощелкивание. Ошибку скрыть невозможно: немедленно начинает противно пахнуть паленым волосом.
Хороший мастер создавал полную иллюзию вьющихся от природы волос, и при этом завивка очень долго держалась. Поскольку все смотрели кинофильм “Большой вальс”, то среди зрелых дам была очень популярна прическа “под Карлу Доннер”, которую можно было создать только горячим способом.
Кино вообще в парикмахерском деле очень помогало. Поэтому прически “под Любовь Орлову, под Целиковскую, под Макарову” никаких дополнительных пояснений не требовали.
И только, по-моему, в начале 70-х мы услышали слово “химия” — появилась химическая завивка, сильно упростившая весь процесс создания красоты.
Сейчас смешно вспоминать, но в какой-то момент именно мода стала настолько важным для властей делом, что за неподобающие прически “прорабатывали” на комсомольских собраниях. События развивались так. Все шло своим чередом — полубокс, косы, наконец-то все школьницы надели форму, и вдруг — всемирные фестивали молодежи и студентов. Хоть и под крылом коммунистов, а все же молодежь собирается разнообразная, одевается и стрижется по буржуазной моде, которая имеет обыкновение непредсказуемо меняться.
А тут как раз мужская мода в конце 50-х сделала резкий зигзаг. Вот какой силуэт стал популярен: узкие брюки (это после недавнего клеша, когда энтузиасты даже клинья вшивали), удлиненный, сужающийся к бедрам однобортный пиджак с широкими плечами, с очень глубоким вырезом и с узкими длинными лацканами, чуть ли не на одной пуговице. Брюки и пиджак обязательно разного цвета. При этом длинный и узкий галстук (“селедка”), желательно с ярким рисунком. Полуботинки с тупым носом на очень толстой микропористой подошве. Из-под брюк должны быть видны яркие носки. Молодежь, еще недавно голая и босая, по мере сил и средств пыталась соответствовать. Конечно, фарцовщики понавезли всякого: и желтые, и даже красные пиджаки, а галстуки — о, ужас! — с пальмой или, того хуже, с обнаженной девушкой с рыжими волосами.
Но добили власть прически. Вместо стриженных затылков стали носить довольно длинные волосы, доходящие до ворота, гладко зачесанные назад за уши, а надо лбом приподнятые в виде кока, как у театрального Хлестакова. Такая вот усложненная буржуазная гадость под названием “канадская полька” или просто “канадка”.
Поскольку такие молодые люди уже свободно разгуливали по Невскому, власть решила применить меры. В газетах появились два фельетона под названием “Плесень” и “Мусор”, в “Крокодиле” — карикатуры. Высмеивался чуждый, буржуазный образ жизни. Один из фельетонов для убедительности сопровождался фотографией: крупным планом голова довольно красивого молодого человека в профиль, все детали буржуазной прически видны отлично. Как всегда, эффект был обратный: парень стал популярен, многие тут же узнали, кто это, и добивались с ним знакомства.
Девушек тоже, как назло, соблазняли в зарубежных кинофильмах отрезать косы и стричься коротко в кружок, который у нас тут же окрестили “венчик мира”.
Кроме венчика мы увидели множество женских причесок. Именно тогда символом стиляги стал “конский хвост”. В школах с хвостиками боролись отчаянно, но, как видим теперь, поделать так ничего и не смогли. А в то время, придя из школы, девочки расплетали косы и с помощью аптечных резинок приобретали “нормальный вид”, как сказала мне одна из них. Тут еще случилась выставка Пикассо, где все могли видеть портрет одной из любимых женщин художника. Лица, как и положено, было конечно не разобрать, но зато хвост, стянутый на самом темечке, просматривался точно. Так что и интеллигенция приобщилась к современным прическам.
Все началось с Брижит Бардо, точнее, с фильма “Бабетта идет на войну”. Волосы у героини были уложены в сплошной кокон, сходящийся на затылке. Штука была в том, что, как бы ни трепала Бабетту жизнь, волосы оставались как только что уложенные. Прическа у нас стала называться бабеттой. Это достигалось так. Пряди волос с помощью гребенки начесывались от концов к корням. Получалась львиная грива, которую затем укладывали в кокон, приглаживая только верхний слой. Все обильно склеивалось лаком, который и появился у нас в связи с бабеттой. На затылке все концы подтыкались и скреплялись несколькими шпильками. Даже люди с крайне редкими волосами имели в результате начеса пышную прическу. Некоторые умудрялись несколько дней не расчесывать волосы — жалко было, да и долго. От этого у бабетты было другое название — вшивый домик. Бабетта ушла, а метод начеса и лак остались!
Особо рьяные идеологические работники организовали в некоторых вузах комсомольские собрания под лозунгами “Они позорят наш город” или “Нет буржуазной морали”, но мода неостановима, и в парикмахерские, где умели делать модные прически, стали даже записываться, тем более что наряду с “венчиком мира”, стал популярен и женский вариант канадской стрижки.
Со временем, в 60-е, бабетта трансформировалась в “халу” и “Екатерину Великую”. Начесанные волосы укладывались в огромную косу на затылке. “Екатерина” требовала при этом выпущенного сбоку на плечо одного длинного локона.
Появился и экстремистский вариант: женская стрижка, очень короткая, почти “налысо”. Называлась самокритично: “Я у мамы дурочка”.
Еще одним предметом женского туалета, о который “передовые” и “отсталые” комсомольские деятели ломали копья, стали женские брюки. Первые идеологические диверсии от имени “проклятого капитализма” совершались еще до 1953 года. Одна происходила на моих глазах. В респектабельном военном санатории отдыхавшая в одиночестве жена крупного московского генерала бесстыдно появлялась в элегантных светлых расклешенных брюках. “Бесстыдница” — именно так и шипели ей вслед толстые местные генеральши в цвета-стых крепдешиновых платьях. Молодые, и я в том числе, смотрели на нее с завистливым интересом. Такую одежду ни купить, ни даже толком сшить было негде.
Однако нельзя сказать, что советские женщины в то время совсем не носили брюк. Ватные стеганые штаны в ансамбле с телогрейкой на тяжелых физических уличных работах — пожалуйста! Просторные шаровары с резинкой на поясе и у щиколоток, сатиновые и байковые, темных расцветок, для занятий спортом — обязательно! Наконец, на плакатах по технике безопасности все могли видеть девушку у станка в рабочем комбинезоне с нагрудником на лямочках. Чего ж вам боле?!
В конце 50-х в СССР появились женские брючные костюмы. В первом, летнем варианте они в просторечье именовались “пижамы”. Расклешенные брюки и удлиненный пиджачок в талию. Все увидели, как много у нас стройных женщин. И пошло-поехало, то затихая, то снова набирая силу, до полной и окончательной победы. Среди импорта дружественного Китая вдруг появились наряду с носимыми всеми мужчинами летними штанами “Дружба” женские летние штанишки чуть за колено.
Сначала их пытались даже запрещать. Например, приходить в брюках на работу или в вуз. Однако из Москвы запреты пресекли. Якобы толчком в ряду других послужила следующая история, которую все передавали из уст в уста в начале 60-х. Директор (ректором тогда назывался только глава Университета) обычного ленинградского вуза, Библиотечного института, где учились сплошь девушки, издал приказ, запрещающий приходить на занятия в брюках. Вахтерам, соответственно, велели в брюках не пускать. Этот директор был видным партийным функционером областного масштаба и не хотел пускать в свой институт “их быт, их нравы”.
И все бы вышло хорошо, если бы не приехала к ним в командировку из Москвы дама, тоже партийный функционер, но столичного масштаба. Почувствуйте разницу! Она была в брюках. И вахтеры, конечно же, ее не пустили. Рассказывали, что ее и к местному телефону-то допустили с трудом — так противно было на нее смотреть! Не интересовалась, что было потом. Думаю, в институте начальство скоро сменилось. Но что с брюками перестали бороться примерно в это время, это точно.
Откровенно говоря, в борьбе за модное равноправие с Западом действительно попадались невыразимо карикатурные фигуры. Ведь одежда для бедных, вся с чужого плеча! Какой-нибудь корявенький низкорослый паренек в пиджаке с плечами в метр шириной, доходящем до колен, и в брюках, самостоятельно укороченных и зауженных без всякого понимания. А сзади на воротник налезают хотя и длинные, но не очень чистые жидкие волосики. Да и у спутницы со вкусом плоховато, а как присмотришься, частенько увидишь грязную шею. Но при чем здесь буржуазная идеология? Ведь никто и никогда не учил этих полуголодных ребят, как приспособить моду к себе, одеваться уместно, по обстоятельствам, по погоде, наконец!
И все-таки Хрущев продырявил железный занавес. Во-первых, появился официальный государственный импорт. И надо сказать, что Внешторг закупал очень неплохие по качеству товары. Были одежда, обувь, трикотаж, пальто, костюмы из всех крупных европейских стран плюс “страны народной демократии” и особая Югославия. Отдельно Китай, только хуже качеством. Не было, пожалуй, только американских товаров. Конечно, на огромную страну закупаемого было катастрофически мало.
Неизбежно возникла изощренная система распределения и доставания. Продавцам или завмагам за информацию о том, когда “завезут” или “выбросят” дефицит, отдельно платили. Общие сроки знали все: конец месяца, конец квартала, не говоря уже о конце года — для выполнения показателей плана. Но что, где и когда (создатели одноименной передачи были из моего поколения!) — знали заранее только избранные. Было несколько возможностей. Либо ты приходил в известное время и оказывался если не первым, то хотя бы в начале очереди, тебе хватало, и через полтора-два часа ты оказывался счастливым обладателем чего-то. Либо (выше рангом) ты совался со служебного хода “от такого-то” и тебе давали без очереди, но потом надо было “благодарить”. Либо (совсем высоко) ты принадлежал к номенклатуре и имел пропуск в закрытый универмаг. Бывало, наконец, просто везение: зашел по дороге в магазин, а там что-нибудь “дают” и очередь небольшая, неожиданно для самих продавцов подкинули для выполнения плана.
Был и еще способ. Наша семья открыла его случайно. Часть импорта неизбежно посылалась и в сельскую местность тоже, но там, естественно, спросом не пользовалась. Когда мой муж стал работать в областной глубинке, то часто привозил оттуда прекрасные вещи. С появлением массового автомобилизма многие специально совершали вылазки за товарами. Гораздо лучше всегда было в прибалтийских республиках. Там все-таки воровали и пили меньше и потому работала своя легкая промышленность. Это была для всех малая заграница.
Такая удивительно человечная деталь: если уж тебе везло выстоять очередной “импорт” и если у тебя были деньги, то брали два, а то и три экземпляра (могли, правда, и не дать!) для родных и друзей. Если же денег не было, занимали очередь и бежали звонить тому, кто в данный момент был доступен. По такой причине даже начальство иногда на работе отпускало на время — отвезти деньги.
Сможет ли когда-нибудь западный человек понять и прочувствовать эти обыденные для нас черты советской жизни? Десятки лет дефицит элементарных продуктов и вещей определял всю жизнь, по-существу влиял на формирование личности советского человека: распределение времени и денег, отношения с начальством всех уровней, вплоть до членов ЦК, формирование особых черт характера, в том числе морали, выбор друзей, любовников и круга общения не для какой-то карьеры, а всего-навсего для более легкого добывания пищи и одежды, и даже особый советский характер массового искусства и литературы (особый вид юмора и сатиры).
К середине 80-х ручеек импорта совсем иссяк, магазины окончательно опустели даже в столицах.
Между тем служившие в армии женщины были обуты в высокие сапоги, причем из довольно мягкой кожи, их называли хромовые или офицерские. Модницы ухитрялись даже в нарушение устава приделывать каким-то образом к ним невысокие каблучки. После войны их продолжали носить, а также стали отдавать в незначительную переделку и мужские, которые были почти в каждой семье или легко могли быть куплены на рынке. Наше государство, как всегда, идею не восприняло, между тем как остальной мир быстро разобрался и оценил все удобство и огромные возможности женских сапог, которые и вернулись вскоре к нам как символ красивой и удобной западной жизни.
Но вот нам стали дозированно показывать зарубежное кино, и все увидели очаровательных француженок, во-первых, в маленьких платочках, кокетливо повязанных под подбородком, а во-вторых, с покатыми плечами! И в начале 50-х произошел перелом. Пришел конец шляпам. На добрый десяток лет и зимой и летом стали носить платочки, тем более что в нашу зиму это очень кстати. Во мгновение ока исчезли также квадратные подкладные плечи, стали носить кимоно и реглан, модным стал женственный тип.
В начале 50-х на платье стало требоваться много ткани: лиф в талию и очень широкая, даже на сборку, юбка почти до щиколотки (помните Л. Гурченко в “Карнавальной ночи”?). Мало этого, под нее даже поддевали накрахмаленные нижние юбки, которые тоже надо было отдельно шить. Летом “соответствовать” было проще. В моду вошел ситец, а редкая русская женщина не сумеет в случае необходимости сшить себе ситцевую юбку, да еще с широкой оборкой по низу, а потом ее накрахмалить. Ситец стоил копейки за метр, и иногда попадались очень неплохие расцветки. При этом верх должен был быть очень облегающим, с маленькими рукавчиками-кимоно и большим вырезом на шее и спине. Мы услышали даже такие непривычные советскому уху слова, как ситцевый бал: так стали называть вечера с танцами в домах культуры.
Одновременно возникла паника по поводу летних перчаток. Подумайте, оказывается, с летними платьями “все” давно уже носят коротенькие, до запястья, иногда прозрачные светлые перчатки! (См. фильм “Жюльетта” с Дани Робен и Жаном Маре.) И тут оперативно откликнулась наша местная промышленность — наряду с редкими импортными перчатками можно было купить свои из капрона или сеточки. Их даже стали вязать дома и продавать возле рынков пожилые тетеньки.
Порядок навел популярный журнал “Работница”. В нем кроме дежурных идеологических материалов про победительниц соцсоревнования печатались очень полезные заметки. Кулинарные рецепты, выкройки, разные советы по домоводству. Так вот там разъяснили, что перчатки с голыми ногами не носят, даже летом.
Туфли при пышных юбках полагались либо на шпильках, либо совсем плоские, без каблука (“балетки”). С массовой обувью долго, до самых хрущевских реформ, выручала Чехословакия.
Были варианты. Женщины постарше носили очень узкие, даже нарочито зауженные книзу платья до середины икры и с облегающим лифом-кимоно или реглан. Наши фигуры, к сожалению, не всегда позволяли такое. Зато если уж счастливица обладала хорошей статью, то могла показать себя во всем блеске!
Только перестроились, что-то сшили, глядь — колокол уже не носят и следует носить неотрезные по талии, коротенькие так называемые “маленькие” платья, желательно черные. Или маленькие костюмчики с прямой юбкой до колена и прямым, чуть за талию однобортным жакетиком с круглым по шее вырезом. Пробилась-таки к советским женщинам Коко Шанель!
В эти же 60-е повеяло из-за бугра дивными запахами духов и шампуней.
До этого дело обстояло так. Были неплохие духи “Красная Москва”, с очень характерным крепким запахом. Но — одни на всех! Приходишь, например, в гости или раздеваешься в театральном гардеробе. Все благоухает только ими. Были еще несколько сортов очень плохих, “цветочных” духов, но мало кто рисковал ими пользоваться. Несколько раз предпринимались попытки выпустить новые образцы: “Белая сирень”, “Красный мак”, “Ландыш серебристый”, “Пиковая дама”. Но почему-то если первые партии были еще ничего, то дальше запахи становились все больше “химическими”, и духи не покупали. “Пиковая дама” ценилась за флакончик: пробка была с длинным стерженьком, так что было удобно мазать. После духов в них держали йод.
У мужчин того хуже. Тройной одеколон или “Шипр”, про который говорили, что сначала в комнату вошел Шипр, а потом гость.
А шампунь! Круглая стеклянная бутылка, внутри жидкость серо-бежевого цвета. Криво наклеенная этикетка с надписью “Шампунь” и мелкими буковками: жидкое мыло. Пахнет неважно. Впрочем, туалетное мыло было немногим лучше. В основном “Земляничное”. Когда появилось наконец “Детское”, оно на долгие годы стало единственным приличным мылом.
И вдруг — “Кристиан Диор”, “Шанель № 5” и прочее. Сначала привозили только фарцовщики. Крошечный флакончик стоил как пара туфель. Распространенным “жестом доброй воли” среди женщин-подруг было: “Мне тут подарили… На, возьми, подушись!”
В 60-е на прилавки пошел официальный импорт, но достать можно было только по знакомству или, отстояв очередь, с “нагрузкой” в виде ненужной бутылки цветочного одеколона.
За духами пошли шампуни для волос. От одной красоты ярких пластиковых флаконов невиданных форм захватывало дух. Возникла даже на короткое время мода: эти пустые емкости выставлялись во множестве на полочках в ванных “для красоты”.
Советская женщина также получила наконец возможность раскрасить свои волосы в разные цвета, не боясь непредсказуемого эффекта, коим отличались отечественные красители, особенно жидкость под названием “Восстановитель для волос”. Моя подруга от всей души покрасила им свою молодящуюся тетку, и та потом год с ней не разговаривала. В парикмахерских была отдельная специальность — красильщица. Ее отличал черный или синий халат с несмываемыми пятнами и грубые резиновые перчатки. Если они колдовали с помощью сочетания хны и басмы (порошки из пакетиков надо было смешать в нужной пропорции), то первыми словами были: “Учтите, мы гарантии не даем, какой порошок попадется!” На этом фоне даже дешевые красящие шампуни из ГДР были чудом.
Тогда же появились наконец нормальные стиральные порошки, конечно тоже импортные. Ведь до этого стирали хозяйственным мылом, просто в корыте или в тазу со стиральной доской.
Одним словом, с началом оттепели заграницу стало можно не только потрогать, но и понюхать.
Все эти перемены вместились в какие-нибудь десять лет!
В одежде мужчин с началом мирной жизни тоже стали происходить перемены. Появились два новых вида летних рубашек. Сначала трикотажные, даже шелковистые, с маленькими рукавами, надевавшиеся через голову, с отложным воротничком, на маленьких пуговичках или на молнии, тенниски, в Ленинграде называвшиеся почему-то “бобочки”. Кстати, до войны была в ходу нижняя летняя одежда, именовавшаяся “сетка”. Она представляла собой род современной майки, только действительно из сетчатой материи. Большей частью ее носили военные под гимнастерку или под китель, все-таки не так жарко. Однако мужчина в “сетке” без верхней одежды считался неприличным и был персонажем Ильфа и Петрова.
В конце 50-х в качестве летней рубашки появилась “распашонка” — на пуговицах сверху донизу, носившаяся поверх брюк. Распашонки должны были быть обязательно клетчатыми, с мягким воротничком и с маленькими отворотами. Ну, а уж если с погончиками и накладными карманами...
Тут пригодились и портнихи. Сшить такую рубашечку было легко и в домашних условиях, благо клетчатые х/б ткани свободно продавались.
Любопытно, что у меня была возможность проследить скорость распространения моды от центра к периферии. Летом 1958 года, когда обе столицы уже вовсю носили распашонки, на юге, конкретно в Геленджике, где я проводила каникулы с подругой, это был символ растленной буржуазной моды. По этой причине меня с нашим приятелем, ленинградским студентом, купившим для поездки на юг на последние деньги модную и очень красивую распашонку, местные дружинники попросили покинуть танцплощадку. Они боролись тогда со стилягами. А через год пик молодежной моды на распашонки прошел и по всей стране их стали носить добропорядочные дяденьки, которые быстро оценили как их удобство, так и возможность хоть немного скрадывать брюшко.
Мужской костюм в целом оставался неизменным. Однако детали! Я уже упоминала о ширине брюк. Клеш, узкие макаронины, с обшлагом, без обшлага, удлиненные, наплывающие на ботинки, широкие по всей длине, как трубы. А пиджаки: то лацканы узкие, то заостренные и широкие до самых плеч, то с разрезом сзади, то на боках. И предательски все время изменяющееся количество пуговиц, которое сразу дает знать понимающим людям, из каких исторических глубин ваш костюм. Ужас! Где было все это купить?
Наша легкая промышленность производила такое, что ее даже разрешено было критиковать, как один из отдельных недостатков нашей жизни. Фельетоны и карикатуры в журнале “Крокодил” и киножурнале “Фитиль”, Райкин и сатирики помельче отводили душу на качестве отечественной одежды и фасонах.
С наступлением хрущевской оттепели мода в СССР стала меняться почти синхронно с Западом. Но в СССР дефицит ведь никуда не исчез!
И тут не могли не появиться фарцовщики. Это те, у кого можно достать заграничные вещи, иногда даже новые, но чаще second hand. Откуда они взялись, фарцовщики? Бог ведает, но их передовую роль еще предстоит оценить. Никто в точности не знал, где добывал конкретный фарцовщик свой товар, ведь за контакты с иностранцами попросту сажали. Никто не бывал у них дома, встречались в случайных местах и только по рекомендации. Брали вещь, мерили, если не подходило, возвращали.
Через фарцовщиков можно было достать разные вещи и помимо одежды: книги и журналы зарубежных изданий (с соблюдением повышенной конспирации: идеология!), пластинки, хорошие сигареты, часы, зажигалки, дамские украшения, игрушки, лекарства. Была даже своеобразная система заказов.
Ах, эти заграничные вещи! Как они отличались от грубых, плохо сделанных, унылых “промтоваров” социализма. Услышали мы и другую музыку, кроме красивых и мелодичных, не спорю, но уж очень идеологически выверенных песен советских композиторов. Приобщились к мировым сокровищам живописи через маленькие издания “Skira”, узнали, что в “их” журналы пишут не только про политику. О книгах нечего и говорить — приоткрылась Другая Литература, и не только по-русски.
Кстати, о качестве. Уж не знаю, вырабатывался ли хороший вкус у самих фарцовщиков или критерии диктовал спрос, но привозимые тогда, в общем случайные, вещи по качеству не имели ничего общего с тем низкопробным “импортным” барахлом, которым торгуют сейчас, даже и в столичных заведениях с названием “бутик”. Заграница стала доступнее, а вместе с этим стал массовым и этот вид деятельности. Знаменитая “галера” (галерея “Гостиного Двора”) наводнилась юркими жуликами, которые зарабатывали, всучивая разную дрянь доверчивым приезжим.
Однако, отвлеклась. На рубеже 50-х в мире одежды произошла революция по масштабу не меньше социальной. Воцарилась синтетика.
Ее первой победой в России были чулки-капрон (придумали советское название для нейлона). Они не рвались, а спускающиеся петли желающие могли отдавать поднимать в немедленно открывшиеся специальные мастерские. Бедные советские женщины! Десяток лет должен был пройти, прежде чем чулки со спущенными петлями перестали чинить. Ведь совсем недавно никаких чулок не было, а тут — выбрасывать! Сначала капрон был со швом сзади, и особое искусство требовалось, чтобы шов держался строго по середине икры. Обычная реплика тех лет: “У тебя чулок перекручен!” На короткое время дико модными стали чулки с черным швом и черной (да-да!) пяткой, вытянутой до щиколотки. Потом изобрели, и они дошли до нас, кругло-вяжущие станки, дававшие чулок без шва. Стало комфортнее. Почему-то запомнила, что эти машины вошли даже в очередной пятилетний план. Кроме того, капрон стали добавлять в пряжу для мужских носков. А это означало, что штопка перестала наконец быть фатальным занятием, каким была со времени изобретения чулок и носков.
Затем появились мужские нейлоновые рубашки. У них не снашивались так быстро воротнички и манжеты, их можно было стирать в холодной воде под краном и не надо было гладить! Чем не революция?
Для тех, кто не знает, сообщаю, что матерчатые воротнички желтели после первых стирок, не держали форму, и поэтому их желательно было крахмалить. Если мужчина мало-мальски следил за собой, рубашки приходилось отдавать стирать в специальные прачечные “с крахмалом”. Были даже попытки продавать вместе с рубашкой дополнительный воротник, на смену, но ввиду сложности с перешиванием это дело не привилось, равно как и возрождение дореволюционных сменных воротничков на пуговицах.
Сначала нейлоновые рубашки были дефицитом и одним из главных предметов фарцовки, но потом их начали производить и у нас.
Другие этапы революционных преобразований в одежде прошлого века достаточно только перечислить: колготки (спасибо чехам!), плащевая ткань “болонья”, джинсы и дубленки.
Колготки вначале преобразили детей, уничтожив неудобную и уродливую систему чулок на резинках. Сколько часов я простояла в очередях за колготками для ребенка! Давали не больше трех пар в одни руки. Этот дефицит был вплоть до нынешних реформ. Детские колготки везли в глубинку наряду с колбасой. О женских колготках говорить излишне, одно слово — революция.
Иногда мне даже жаль, что прошла мода на плащи-“болонья”, так они были элегантны, украшали всех и очень уж подходили к нашей холодной переменчивой погоде. Кроме того, они были удобны: маленький пакетик помещался в сумке на случай дождя. Однако за красоту их у нас носили в любую погоду. Помню, что за каких-то несколько месяцев в начале 60-х большинство граждан обоего пола оделось в плащи темно-синего, или темно-серого, или темно-коричневого цвета.
При первом появлении импортная “болонья” была символом богатства и жизненного успеха. Плащи были хорошо сшиты, с дополнительной отлетающей кокеткой на спине, под которой скрывалась сетчатая материя для вентиляции, погончиками, большими прорезными карманами и широкими поясами.
Кому позволяла талия, туго затягивались поясом, чтобы юбка стояла колоколом, как у Брижит Бардо. К такому плащу уважающая себя женщина обязательно носила лодочки на высоких каблуках-шпильках, чтобы громко цокали, хотя бы и по лужам. Если холодно, под плащ надевался свитерок с высоким воротом, и никаких шарфов! К плащу прикладывалась маленькая косыночка, а у мужчин беретик. Капюшоны появились позже, уже в советском варианте. Потом, разобравшись немного, поняли, что все-таки на солнце в них жарко, но, честно говоря, более удобной одежды я не видела.
Конечно, со временем делать ткань и шить плащи стали и в России, но это было уже не то: изделия из грубой ткани некрасивого цвета с каким-то стеклянным, неестественным блеском, плохо сидевшие на любой фигуре и почему-то легко рвавшиеся по швам, быстро свели эту моду на нет.
Дубленки же и джинсы в России так до сих пор и не научились делать… А тогда вокруг них пылали нешуточные страсти. Фирменные изделия во все советские времена можно было достать только по знакомству или в закрытых распределителях для партийной и советской номенклатуры. Фарцовщики часто привозили все-таки б/у. В комиссионных магазинах продавцам платили за то, чтобы “отложили”.
Еще знаковым словом, появившимся в 50-х, был “мохер”. У нас хорошей шерсти не было совсем. Поэтому разноцветные мотки тонкой прочной шерсти особых длиннорунных коз сразу стали предметом фарцовки, спекуляции и даже контрабанды (шерсть в мотках к ввозу в СССР была запрещена).
Как-то я совсем забыла о прическах. И до войны и после очень многие женщины делали так называемую “шестимесячную завивку”, или “перманент”. Как известно, накрученные на бигуди и смоченные специальным составом волосы необходимо нагревать. Поэтому завивка была двух видов: паровая и электрическая.
Паровая являла собой особенно необычное зрелище. В известном мне варианте даже в перворазрядных парикмахерских на простой электроплитке в металлическом кувшине кипела вода. В воду была опущена длинная резиновая трубка, которая вела к голове клиентки. Все бигуди имели по оси трубочки и последовательно были соединены друг с другом тоже резиновыми трубочками потоньше. На вход этой системы (на голове!) подавался пар из кувшина, на выходе остатки пара выходили. Надо было долго, почти час, сидеть вблизи плитки и кипятка практически неподвижно, чтобы не нарушить всю эту систему. Чтобы не обжечь кожу, под бигуди подкладывали куски толстой черной резины. Для проверки готовности мастер, надев также резиновые перчатки (горячо!), временно отключал трубку на входе и, раскрутив бигуди, смотрел на глазок, сколько еще держать.
Электрическая завивка была технически проще. Из аппарата на стене выходил пучок проводов со стержнями на концах. Эти стержни вставлялись в бигуди и грели их. Включение и выключение происходило от тумблера. Сначала и такая завивка требовала много времени. Но в начале 60-х появились аппараты “Пятиминутка”, ускорявшие дело. Однако и при такой технике нужны были специальные меры по технике безопасности — заземление, защита кожи от ожога и прочее.
Многие после завивки делали еще и холодную укладку, тоже на бигуди, но уже другие, чтобы получались крупные локоны. Вместе с ожиданием в очереди поход в парикмахерскую занимал много часов.
Был и еще способ, доставшийся от далеких времен, — горячая завивка с помощью специальных щипцов. Не каждый мастер умел ее делать. Щипцы нагревались в специальной настольной электрической печке. Обычно две пары: одними работают, другие греются. Все зависело только от опыта и мастерства. Кстати, чаще этим тонким делом владели парикмахеры-мужчины. Если клиентка обращалась за горячей завивкой, то бывало, что мастера вызывали из мужского зала. Нужны были ловкость и быстрота.
Вот щипцы извлекаются из печки. Мастер подносит их близко к своему носу, очевидно, чтобы определить температуру, затем, как жонглер, держа за одну ручку, раскручивает их в воздухе, и если они, на его взгляд, перегреты, начинается номер сродни цирковому. Быстро-быстро, помогая себе металлической гребенкой, он творит прическу. Хоть локоны, мелкие или крупные, хоть выложенная на висках плойка (для пожилых клиенток), хоть красивые волны на коротко стриженных волосах — как закажешь. Как только щипцы чуть остыли, сейчас же они отправляются греться, а взамен берутся другие. Все совершается очень быстро, руки так и мелькают, и слышно только характерное пощелкивание. Ошибку скрыть невозможно: немедленно начинает противно пахнуть паленым волосом.
Хороший мастер создавал полную иллюзию вьющихся от природы волос, и при этом завивка очень долго держалась. Поскольку все смотрели кинофильм “Большой вальс”, то среди зрелых дам была очень популярна прическа “под Карлу Доннер”, которую можно было создать только горячим способом.
Кино вообще в парикмахерском деле очень помогало. Поэтому прически “под Любовь Орлову, под Целиковскую, под Макарову” никаких дополнительных пояснений не требовали.
И только, по-моему, в начале 70-х мы услышали слово “химия” — появилась химическая завивка, сильно упростившая весь процесс создания красоты.
Сейчас смешно вспоминать, но в какой-то момент именно мода стала настолько важным для властей делом, что за неподобающие прически “прорабатывали” на комсомольских собраниях. События развивались так. Все шло своим чередом — полубокс, косы, наконец-то все школьницы надели форму, и вдруг — всемирные фестивали молодежи и студентов. Хоть и под крылом коммунистов, а все же молодежь собирается разнообразная, одевается и стрижется по буржуазной моде, которая имеет обыкновение непредсказуемо меняться.
А тут как раз мужская мода в конце 50-х сделала резкий зигзаг. Вот какой силуэт стал популярен: узкие брюки (это после недавнего клеша, когда энтузиасты даже клинья вшивали), удлиненный, сужающийся к бедрам однобортный пиджак с широкими плечами, с очень глубоким вырезом и с узкими длинными лацканами, чуть ли не на одной пуговице. Брюки и пиджак обязательно разного цвета. При этом длинный и узкий галстук (“селедка”), желательно с ярким рисунком. Полуботинки с тупым носом на очень толстой микропористой подошве. Из-под брюк должны быть видны яркие носки. Молодежь, еще недавно голая и босая, по мере сил и средств пыталась соответствовать. Конечно, фарцовщики понавезли всякого: и желтые, и даже красные пиджаки, а галстуки — о, ужас! — с пальмой или, того хуже, с обнаженной девушкой с рыжими волосами.
Но добили власть прически. Вместо стриженных затылков стали носить довольно длинные волосы, доходящие до ворота, гладко зачесанные назад за уши, а надо лбом приподнятые в виде кока, как у театрального Хлестакова. Такая вот усложненная буржуазная гадость под названием “канадская полька” или просто “канадка”.
Поскольку такие молодые люди уже свободно разгуливали по Невскому, власть решила применить меры. В газетах появились два фельетона под названием “Плесень” и “Мусор”, в “Крокодиле” — карикатуры. Высмеивался чуждый, буржуазный образ жизни. Один из фельетонов для убедительности сопровождался фотографией: крупным планом голова довольно красивого молодого человека в профиль, все детали буржуазной прически видны отлично. Как всегда, эффект был обратный: парень стал популярен, многие тут же узнали, кто это, и добивались с ним знакомства.
Девушек тоже, как назло, соблазняли в зарубежных кинофильмах отрезать косы и стричься коротко в кружок, который у нас тут же окрестили “венчик мира”.
Кроме венчика мы увидели множество женских причесок. Именно тогда символом стиляги стал “конский хвост”. В школах с хвостиками боролись отчаянно, но, как видим теперь, поделать так ничего и не смогли. А в то время, придя из школы, девочки расплетали косы и с помощью аптечных резинок приобретали “нормальный вид”, как сказала мне одна из них. Тут еще случилась выставка Пикассо, где все могли видеть портрет одной из любимых женщин художника. Лица, как и положено, было конечно не разобрать, но зато хвост, стянутый на самом темечке, просматривался точно. Так что и интеллигенция приобщилась к современным прическам.
Все началось с Брижит Бардо, точнее, с фильма “Бабетта идет на войну”. Волосы у героини были уложены в сплошной кокон, сходящийся на затылке. Штука была в том, что, как бы ни трепала Бабетту жизнь, волосы оставались как только что уложенные. Прическа у нас стала называться бабеттой. Это достигалось так. Пряди волос с помощью гребенки начесывались от концов к корням. Получалась львиная грива, которую затем укладывали в кокон, приглаживая только верхний слой. Все обильно склеивалось лаком, который и появился у нас в связи с бабеттой. На затылке все концы подтыкались и скреплялись несколькими шпильками. Даже люди с крайне редкими волосами имели в результате начеса пышную прическу. Некоторые умудрялись несколько дней не расчесывать волосы — жалко было, да и долго. От этого у бабетты было другое название — вшивый домик. Бабетта ушла, а метод начеса и лак остались!
Особо рьяные идеологические работники организовали в некоторых вузах комсомольские собрания под лозунгами “Они позорят наш город” или “Нет буржуазной морали”, но мода неостановима, и в парикмахерские, где умели делать модные прически, стали даже записываться, тем более что наряду с “венчиком мира”, стал популярен и женский вариант канадской стрижки.
Со временем, в 60-е, бабетта трансформировалась в “халу” и “Екатерину Великую”. Начесанные волосы укладывались в огромную косу на затылке. “Екатерина” требовала при этом выпущенного сбоку на плечо одного длинного локона.
Появился и экстремистский вариант: женская стрижка, очень короткая, почти “налысо”. Называлась самокритично: “Я у мамы дурочка”.
Еще одним предметом женского туалета, о который “передовые” и “отсталые” комсомольские деятели ломали копья, стали женские брюки. Первые идеологические диверсии от имени “проклятого капитализма” совершались еще до 1953 года. Одна происходила на моих глазах. В респектабельном военном санатории отдыхавшая в одиночестве жена крупного московского генерала бесстыдно появлялась в элегантных светлых расклешенных брюках. “Бесстыдница” — именно так и шипели ей вслед толстые местные генеральши в цвета-стых крепдешиновых платьях. Молодые, и я в том числе, смотрели на нее с завистливым интересом. Такую одежду ни купить, ни даже толком сшить было негде.
Однако нельзя сказать, что советские женщины в то время совсем не носили брюк. Ватные стеганые штаны в ансамбле с телогрейкой на тяжелых физических уличных работах — пожалуйста! Просторные шаровары с резинкой на поясе и у щиколоток, сатиновые и байковые, темных расцветок, для занятий спортом — обязательно! Наконец, на плакатах по технике безопасности все могли видеть девушку у станка в рабочем комбинезоне с нагрудником на лямочках. Чего ж вам боле?!
В конце 50-х в СССР появились женские брючные костюмы. В первом, летнем варианте они в просторечье именовались “пижамы”. Расклешенные брюки и удлиненный пиджачок в талию. Все увидели, как много у нас стройных женщин. И пошло-поехало, то затихая, то снова набирая силу, до полной и окончательной победы. Среди импорта дружественного Китая вдруг появились наряду с носимыми всеми мужчинами летними штанами “Дружба” женские летние штанишки чуть за колено.
Сначала их пытались даже запрещать. Например, приходить в брюках на работу или в вуз. Однако из Москвы запреты пресекли. Якобы толчком в ряду других послужила следующая история, которую все передавали из уст в уста в начале 60-х. Директор (ректором тогда назывался только глава Университета) обычного ленинградского вуза, Библиотечного института, где учились сплошь девушки, издал приказ, запрещающий приходить на занятия в брюках. Вахтерам, соответственно, велели в брюках не пускать. Этот директор был видным партийным функционером областного масштаба и не хотел пускать в свой институт “их быт, их нравы”.
И все бы вышло хорошо, если бы не приехала к ним в командировку из Москвы дама, тоже партийный функционер, но столичного масштаба. Почувствуйте разницу! Она была в брюках. И вахтеры, конечно же, ее не пустили. Рассказывали, что ее и к местному телефону-то допустили с трудом — так противно было на нее смотреть! Не интересовалась, что было потом. Думаю, в институте начальство скоро сменилось. Но что с брюками перестали бороться примерно в это время, это точно.
Откровенно говоря, в борьбе за модное равноправие с Западом действительно попадались невыразимо карикатурные фигуры. Ведь одежда для бедных, вся с чужого плеча! Какой-нибудь корявенький низкорослый паренек в пиджаке с плечами в метр шириной, доходящем до колен, и в брюках, самостоятельно укороченных и зауженных без всякого понимания. А сзади на воротник налезают хотя и длинные, но не очень чистые жидкие волосики. Да и у спутницы со вкусом плоховато, а как присмотришься, частенько увидишь грязную шею. Но при чем здесь буржуазная идеология? Ведь никто и никогда не учил этих полуголодных ребят, как приспособить моду к себе, одеваться уместно, по обстоятельствам, по погоде, наконец!
И все-таки Хрущев продырявил железный занавес. Во-первых, появился официальный государственный импорт. И надо сказать, что Внешторг закупал очень неплохие по качеству товары. Были одежда, обувь, трикотаж, пальто, костюмы из всех крупных европейских стран плюс “страны народной демократии” и особая Югославия. Отдельно Китай, только хуже качеством. Не было, пожалуй, только американских товаров. Конечно, на огромную страну закупаемого было катастрофически мало.
Неизбежно возникла изощренная система распределения и доставания. Продавцам или завмагам за информацию о том, когда “завезут” или “выбросят” дефицит, отдельно платили. Общие сроки знали все: конец месяца, конец квартала, не говоря уже о конце года — для выполнения показателей плана. Но что, где и когда (создатели одноименной передачи были из моего поколения!) — знали заранее только избранные. Было несколько возможностей. Либо ты приходил в известное время и оказывался если не первым, то хотя бы в начале очереди, тебе хватало, и через полтора-два часа ты оказывался счастливым обладателем чего-то. Либо (выше рангом) ты совался со служебного хода “от такого-то” и тебе давали без очереди, но потом надо было “благодарить”. Либо (совсем высоко) ты принадлежал к номенклатуре и имел пропуск в закрытый универмаг. Бывало, наконец, просто везение: зашел по дороге в магазин, а там что-нибудь “дают” и очередь небольшая, неожиданно для самих продавцов подкинули для выполнения плана.
Был и еще способ. Наша семья открыла его случайно. Часть импорта неизбежно посылалась и в сельскую местность тоже, но там, естественно, спросом не пользовалась. Когда мой муж стал работать в областной глубинке, то часто привозил оттуда прекрасные вещи. С появлением массового автомобилизма многие специально совершали вылазки за товарами. Гораздо лучше всегда было в прибалтийских республиках. Там все-таки воровали и пили меньше и потому работала своя легкая промышленность. Это была для всех малая заграница.
Такая удивительно человечная деталь: если уж тебе везло выстоять очередной “импорт” и если у тебя были деньги, то брали два, а то и три экземпляра (могли, правда, и не дать!) для родных и друзей. Если же денег не было, занимали очередь и бежали звонить тому, кто в данный момент был доступен. По такой причине даже начальство иногда на работе отпускало на время — отвезти деньги.
Сможет ли когда-нибудь западный человек понять и прочувствовать эти обыденные для нас черты советской жизни? Десятки лет дефицит элементарных продуктов и вещей определял всю жизнь, по-существу влиял на формирование личности советского человека: распределение времени и денег, отношения с начальством всех уровней, вплоть до членов ЦК, формирование особых черт характера, в том числе морали, выбор друзей, любовников и круга общения не для какой-то карьеры, а всего-навсего для более легкого добывания пищи и одежды, и даже особый советский характер массового искусства и литературы (особый вид юмора и сатиры).
К середине 80-х ручеек импорта совсем иссяк, магазины окончательно опустели даже в столицах.
Комментариев нет:
Отправить комментарий